В конце августа Агата, дочь Розалинд, Карло и ее сестра Мэри отправились в БродфордСкай, где в церкви должны
были огласить имена вступающих в брак. В таком безлюдном месте пресса могла их
не заметить, кроме того, это место было привлекательно и по другим
причинам. В Карло и Мэри Агата видела подруг, которые полностью поддерживали ее решение и с которыми Розалинд чувствовала себя спокойно и уютно.
Месяц, проведенный вдалеке на острове, спокойная и простая жизнь на летнем
воздухе стали для Агаты той чертой, которая отделила ее старую жизнь от новой. В каком-то плане Скай был
миром, похожим на тот, где она впервые встретилась с Максом, — древнее
пустое место, удаленное от повседневной жизни. Но в то же время он позволил
ей на какое-то время удалиться от всего мира, уединиться, оставшись только
с дочерью и двумя женщинами, духовно очиститься и освежиться перед
свадьбой. Она, естественно, не полностью устранилась от Макса, они писали друг
другу каждый день.
Письма Агаты были задумчивые и немного тревожные,
Макса — уверенные и ободряющие. Он уверял Агату, что она нервничает только от
самого ожидания «великого события», и обещал ей не быть «слишком суровым»,
хотя уже тогда начал предъявлять ей требования. Он собирался не только
ограничить ее свободу, она могла очутиться в роли преданной собаки,
лишиться приключений, но, как написала Агата, она не будет «собакой на
поводке». Похоже, Макс и Агата уже пришли к взаимопониманию в
отношении денег. Агата зарабатывала намного больше Макса (и владела двумя
домами и квартирой). Кажется, они без всякого смущения обсуждали финансовые
вопросы. Так, Макс написал Агате, чтобы она
сообщила ему, какова «регистрационная плата, поскольку за все это должен
заплатить я».
К концу августа они были готовы. У Макса был белый костюм,
приготовленный для их медового месяца в Венеции, который должен был
продлиться еще пятью неделями на далматском побережье. Он собирался
вернуться в Ур в октябре и надеялся, что Агата сможет проводить его до
Багдада. КэтринВулли
не устроила такого скандала, как боялись Макс и Агата, узнав об их намерении
пожениться. После долгих колебаний Агата обо всем написала Кэтрин, которая в ответ лишь
обмолвилась, что Максу следовало бы подождать хотя бы два года и «закончить
обучение». «Это нехорошо, — написала Агата Максу, — я не верю в ее
олимпийски спокойное отношение к мужскому полу...» Кэтрин, по-видимому, поняла, что Макс и Агата не намерены
ждать и она потеряла своего служку, а довольный Макс
сообщил, что она намерена купить себе электромассажер.
Венчание состоялось 11 сентября в церкви Святого Колумба в Эдинбурге.
Розалинд осталась с Карло в отеле, а Макс и Агата со
своим новым паспортом (в котором она немножко уменьшила свой возраст)
отправились в Италию, прихватив с собой, по настоянию Макса, пледы, подушки и
грелку.
По поводу медового месяца Макс в «Воспоминаниях» написал четыре
абзаца, а Агата в «Автобиографии» четыре страницы. Описание Макса —
тщательно продуманное, Агаты — более колоритное, с шутками по поводу еды и
незнакомых людей. Она всегда писала с большим вдохновением, чем Макс, менее
точно, но очень живо. Различия видны даже в самой манере их письма. Макс
писал аккуратно, мелким почерком, хорошей авторучкой, в то время как
уАгаты страницы часто
разноцветные, написанные карандашом или разными чернилами, размазанные,
потому что она забывала их промокнуть. Предложения у Макса четкие и понятные,
уАгаты глаголы часто
заменяются на тире, много восклицательных знаков и подчеркиваний. Макс
сообщает факты, Агата — настроение.
Вначале они поехали в Венецию. Макс обратил внимание на дворцы и
свет, ему было особенно приятно, когда «ангел» (Агата) заметила резной
крест на старинной пластинке». Агата была более приземленной: «Романтика
закончилась. Насекомые начали атаковать (особенно меня) уже в
поезде!!!» Ей особенно понравилось посещение Лидо: «Совершенно немыслимый
разговор с дамой (на трех языках!), которая потеряла весь свой гардероб —
перевернулась гондола». По приезде в Сплит Макс начал учить ее греческому
алфавиту, а Агата убедила его, что нужно купаться при малейшей возможности. В
Дубровнике они купались днем и ночью. Они избавились от других английских
туристов, сначала наняв лодку, а потом взяв
напрокат автомобиль, чтобы съездить в старую столицу Черногории в горах, а
потом добраться в Котор, сесть на судно (с
непроизносимым названием «Сбрин») и отправиться в
Грецию.
Это было небольшое грузовое судно с внима тельным и добрым
капитаном. После первой остановки Агата и Макс остались единственными
пассажирами и в каждом порту проводили время на берегу, пока не слышался гудок с
судна. Они были необычайно счастливы. «Чудесные прогулки по оливковым
рощам», — писал Макс. «Один из тех редких моментов полного счастья и
радости», — вспоминала Агата.
Макс, спланировавший путешествие как сюрприз для Агаты, устроил так,
что в конце они смогли посетить те места, куда не удалось попасть в прошлом
году — Дельфы для Агаты и храм Бас-сайя для
себя.
Их первый день в Греции оказался
неудачным. «Ужас», — написала Агата. «Какие-то ядовитые насекомые искусали Агате ноги. Увы, мы не пользовались специальным порошком, а
это было совершенно необходимо. Я сбрил усы, и Агата требовала вернуть их на
место, постоянно повторяя, что без них я совсем другой», — записал Макс. На
следующий день было еще хуже. Ноги покраснели и раздулись, и Агата
вынуждена была ходить в лыжных брюках, но, тем не менее, они совершили
автобусную поездку в Олимпию. У Макса дневник заканчивается насмешливыми
замечаниями ученого: «Любой может опознать каждое строение, благодаря тем,
кто откопал Олимпию из-под толстого слоя песка». Агата, как всегда, лирична: «Теперь, наконец, понятно
священное значение этого места...» (несколько страниц ее дневника
остались пустыми.Возможно, она собралась
заполнить их своими впечатлениями). Они провели вечер там, на холме,
читая «Завет Красоты», и вернулись домой при свете луны.
На следующий день их ждало еще худшее испытание —
четырнадцатичасовое путешествие на мулах в Андристену,
вниз и вверх по ущельям с переправой через реку (Агата заметила: «...все эти
ущелья, по мнению проводников, должны были означать опасность... потом
пошел дождь...»). Вперед и вперед, все выше, с одеревеневшими от
напряжения ногами. «Остро почувствовала себя совершенно несчастной! Зачем я
вышла замуж за Макса?! Он слишком молод для меня!! Наверно, я скорее умру, чем
мы доберемся... Макс так заботится обо мне, что я счастлива быть его женой. Но больше он не должен так
делать!?» Бассайя, Триполи, Науплиа, Эпидаурус — Агата была в
восхищении от храмов, а особенно от купания. Наконец, прибыли в Афины, где
«все испортилось. Мы стали другими людьми. Ванна освежила нас и
вернула к цивилизации. В последний вечер мы бродили как лунатики...» Но
случилось несчастье, как сказала Агата в последней записи в дневнике: «...с
удовольствием ели креветок и лангустов... Возмездие за креветок и
лангустов...».
На вопрос доктора «Чем вы могли отравиться, мадам?» Агата, обожавшая рыбу и особенно ракообразных, могла лишь
пожать плечами.
Они так и не смогли установить, каким рыбным блюдом она отравилась, но ей
действительно сделалось очень плохо. Макс должен был уехать,
поскольку получил строгий приказ от Вулли встретиться с ним и с Кэтрин в Багдаде 15 октября. Перед самой свадьбой Агате стало ясно, что присутствие жен в Уре было очень
нежелательно, и Леонард, подстрекаемый Кэтрин,
настоятельно советовал Максу и даже настаивал, чтобы Агата не сопровождала
его до Багдада, объяснял, что «это покажется странным руководству». Агата ничего
не сказала, а только заметила, что если она поедет с мужем, то ей нечего будет
делать на раскопках. Все поняли друг друга, но Леонард настаивал, что Макс
должен прибыть в Багдад точно в назначенное время, чтобы получить указания
по работе в этом сезоне — он отвечал за расходы по строительству дома для
экспедиции. Теперь, видя, что Агате все еще плохо, Макс
очень не хотел уезжать. Агата настаивала, поскольку понимала, что Кэтрин во всем обвинит ее. К счастью, это был последний
сезон, который Макс должен был провести у Вулли.
Узнав, что в Уре есть комната только для одной женщины, он решил подыскать
что-нибудь в другом месте, чтобы Агата смогла приехать и быть рядом с ним.
Зная, что только эти шесть месяцев они должны быть в разлуке, Агата настояла на
отъезде Макса.
К большому удивлению доктора, Макс уехал. Агата написала в первом письме
Максу: «Доктор спросил меня, надолго ли уехал месье. Услышав мой ответ «На пять
месяцев», он сказал, что неужели я пробуду здесь все это время, как те
дамы, которые передвигаются от площади к площади как шахматные фигуры, без
всякого желания». Через два дня она села в поезд до Лондона. Макс, между тем,
прибыв в Багдад, узнал, что чета Вулли
задерживается еще на неделю. Рассвирепев, он сразу отправился в Ур, нанял
сотню рабочих и приказал им построить здание как можно быстрее по его
собственным указаниям. Жилая комната была просторной, с очагом, как в КрессуэлПлейс, и камином,
похожим на тот, который был в Венеции в их с Агатой
номере. Ванную комнату Кэтрин он сделал как можно
более узкой. Все это потом нужно было перестраивать. В этом заключалась
месть Макса. Месть Агаты была более изысканной и заметной. Она ждала до 1935
года. В книге «Смерть в облаках» (появившейся в тот год) молодой археолог
рассказывает историю про англичанина, который «оставил жену и уехал, потому
что должен был вовремя приступить к своим обязанностям. И он, и его жена считали
это вполне естественным и правильным. Но доктор, который не был
англичанином, посчитал его варваром».
Очутившись дома, Агата тоже приступила к работе. Хотя она была очень
слаба, а Макса не было рядом, чтобы ободрить ее, она чувствовала себя уверенно и
спокойно. «Знаешь, Макс, — написала она из отеля «Пэддингтон», — впервые за многие годы я вернулась в Англию
без чувства усталости и страдания. Хотя я всегда старалась убежать от
этих вещей, уезжая за границу к солнцу, тем не менее, когда я возвращалась, то
возвращались и все темные воспоминания, все то, что пыталась забыть. А
на этот раз — нет. Просто в Лондоне как всегда идет дождь, просто это
хорошее забавное старое место». Как она поняла, Макс снял с ее плеч «такую
тяжесть, что я даже не предполагала». Она почувствовала, что ее раны
заживают: «Они еще кровоточат, и любая мелочь может открыть их, но они
заживут еще раз».